Лингвистический энциклопедический словарь - балти́йские языки́

группа индоевропейских языков. Б. я. полнее сохраняют древнюю индоевропейскую языковую систему, чем другие современные группы индоевропейской семьи языков. Существует точка зрения, согласно которой Б. я. представляют собой остаток древней индоевропейской речи, сохранившейся после выделения из этой семьи других индоевропейских языков. Внутри группы древних индоевропейских диалектов Б. я. тяготеют к её восточной части (индоиранские, славянские и другие языки), языкам «сатем» (тем, в которых индоевропейские заднеязычные палатальные представлены в виде сибилянтов). Вместе с тем Б. я. участвуют в ряде инноваций, характерных для так называемых центрально­евро­пей­ских языков. Поэтому целесообразно говорить о промежуточном (переходном) статусе Б. я. в континууме древних индоевропейских диалектов (показа­тель­но, что Б. я. являются как раз той зоной, в которой «сатемизация» осуществилась с наименьшей полнотой среди других языков группы «сатем»). Особенно близки Б. я. к славянским языкам. Исключительная близость этих двух языковых групп (в ряде случаев можно говорить о диахроническом подобии или даже тождестве) объясняется по-разному: принадлеж­но­стью к одной группе индоевропейских диалектов, находившихся в близком соседстве и переживших ряд общих процессов, продолжавших ещё тенденции индоевропейского развития; относительно поздним территориальным сближением носителей Б. я. и славянских языков, обусловившим конвергенцию соответствующих языков, в результате которой выработались многие общие элементы; наличием общего балто-славянского языка, предка Б. я. и славянских языков (наиболее распространённая точка зрения); наконец, исконным вхождением славянских языков в группу Б. я., из которых они выделились относительно поздно (на южной периферии балтийского ареала), с этой точки зрения Б. я. выступают как предок славянских языков, сосуществующий во времени и пространстве со своим потомком. Тесные генетических связи объединяют Б. я. с древними индоевропейскими языками Балкан (иллирийским, фракийским и другими).

Ареал распространения современных Б. я. ограничивается восточной Прибалтикой (Литва, Латвия, северо-восточная часть Польши — Сувалкия, частично Белоруссия). В более раннее время Б. я. были распространены и в южной Прибалтике (в её восточной части, на территории Восточной Пруссии), где до начала 18 в. сохранялись остатки прусского языка, а восточное, видимо, и ятвяжского. Судя по данным топонимии (особенно гидронимии), балтизмам в славянских языках, археологическим и собственно историческим данным, в 1‑м тыс. — начале 2‑го тыс. н. э. Б. я. были распространены на обширной территории к югу и юго-востоку от Прибалтики — в Верхнем Поднепровье и вплоть до правых притоков верхней Волги, Верхнего и Среднего Поочья (включая западную часть бассейна реки Москва и территории современного города Москва), реки Сейм на юго-востоке и реки Припять на юге (хотя бесспорные балтизмы отмечены и к югу от неё). Можно говорить о балтийском элементе и к западу от Вислы — в Поморье и Мекленбурге, хотя происхождение этих балтизмов не всегда ясно. Ряд топономасти­че­ских изоглосс объединяет балтийский ареал с Паннонией, Балканами и Адриатическим побережьем. Особенности ареала распро­стра­не­ния Б. я. в древности объясняют следы языковых контактов балтов с финно-уграми, иранцами, фракийцами, иллирийцами, германцами и т. д.

Современные Б. я. представлены литовским языком и латышским языком (иногда особо выделяют и латгальский язык). К числу вымерших Б. я. относятся: прусский (Восточная Пруссия), носители которого утратили свой язык и перешли на немецкий язык; ятвяжский (северо-восток Польши, Южная Литва, смежные районы Белоруссии — Гродненщина и др.; остатки его существовали, видимо, до 18 в.), некоторые следы которого сохранились в речи литовцев, поляков и белорусов названного ареала; куршский (на побережье Балтийского моря в пределах современных Литвы и Латвии), исчезнувший к середине 17 в. и оставивший следы в соответствующих говорах латышского, а также литовского и ливского языков [не следует смешивать язык куршиев с языком так называемых курсениеков (Kursenieku valoda), говором латышского языка, на котором говорили в Юодкранте на Куршской косе]; селонский (или селийский), на котором говорили в части Восточной Латвии и на северо-востоке Литвы, о чём можно судить по документам 13—15 вв.; галиндский (или голядский, на юге Пруссии и, видимо, в Подмосковье, на реке Протва), о котором можно судить только по небольшому количеству топонимического материала, локализуемого в Галиндии (по документам 14 в.) и, вероятно, в бассейне Протвы (ср. «голядь» русской летописи). Остается неизвестным название языка (или языков) балтийского населения на восточно­сла­вян­ских территориях. Несомненно, однако, что языки ятвягов (они же судавы, ср. Судавию как одну из прусских земель) и галиндов (голяди) были близки прусскому и, возможно, являлись его диалектами. Они должны быть отнесены вместе с прусским языком к числу западнобалтийских языков в отличие от литовского и латышского (как восточнобалтийских). Возможно, правильнее говорить о языках внешнего пояса балтийского ареала (прусский на крайнем западе, галиндский и ятвяжский на крайнем юге и, возможно, на востоке), противопоставленных относительно компактному ядру языков «внутренней» зоны (литовский и латышский), где существенны «кросс-языковые» линии связей (например, нижнелитовских и нижнелатышских, соответственно верхнелитовских и верхнелатышских диалектов). Б. я. внешнего пояса рано подверглись славизации, целиком вошли в состав субстрата в польском и восточно­сла­вян­ских языках, полностью растворившись в них. Характерно то обстоятельство, что именно эти Б. я. и соответ­ству­ю­щие племена раньше всего стали известны античным писателям (ср. «айстиев» Тацита, 98 н. э.; балтийское население южного побережья Балтийского моря, «галиндов» и «судинов» Птолемея, 2 в. н. э.). Общее название индоевропейских языков Прибалтики как балтийских было введено в 1845 Г. Г. Ф. Нессельманом.

Фонологическая структура Б. я. определяется рядом общих черт, реализующихся примерно на одном и том же составе фонем (число фонем в литовском несколько больше, чем в латышском). Система фонем в литовском и латышском (и, видимо, прусском) описывается общим набором дифферен­ци­аль­ных признаков. Существенны противопоставления палатальных и непалатальных (типа k′ : k, g′ : g, n′ : n; в литовском языке объём этого противопоставления намного больше, чем в латышском), простых согласных и аффрикат (c, ʒ, č, ǯ). напряжённых и ненапряжённых (e : æ, i : i͡e, u : o); фонемы f, x (также c и d͡z в литовском или d͡ž в латышском) периферийны и встречаются, как правило, в заимствованиях. Важно сходство в организации просодического уровня Б. я., притом что ударение в литовском языке свободное, а в латышском стабилизировано на начальном слоге (финноязычное влияние). Гласные фонемы различаются по долготе — краткости (ср. латыш. virs ‘над’ — vīrs ‘муж’ или литов. butas ‘квартира’ — būtas ‘бывший’). Интонационные противо­поста­вле­ния характерны и для литовского, и для латышского, хотя реализуются они в конкретных условиях различно [ср. латыш. plãns ‘глиняный пол’ (длит. интонация) — plâns ‘тонкий’ (прерывистая интонация); laũks ‘поле’ (длительная) — làuks ‘белолобый’ (нисходящая); литов. áušti ‘остывать’ (нисходящая) — aũšti ‘светать’ (восходящая) и т. п.]. Правила дистрибуции фонем в Б. я. относительно едины, особенно для начала слова (где допускается скопление не более трёх согласных, ср. str‑, spr‑, spl‑, skl‑...); дистрибуция согласных в конце слова несколько сложнее из-за утраты конечных гласных в ряде морфологических форм. Слог может быть как открытым, так и закрытым; вокалический центр слога может состоять из любой гласной фонемы и дифтонгов (ai, au, ei, ie, ui).

Для морфонологии глагола характерно количественное и качественное чередование гласных, имени — передвижения акцента, мена интонаций и т. п. Максимальный (морфологический) состав слова описывается моделью вида: отрицание + префикс + ... + корень + ... + суффикс + ... + флексия, где префикс, корень и суффикс могут появляться больше чем один раз (иногда можно говорить и о сложной флексии, например, в местоименных прилагательных, ср. латыш. balt-aj-ai. Наиболее типичные ситуации «удвоения»: видовой префикс pa + «лексический» префикс; корень + корень в сложных словах [обычно они двучленны, но состав их частей-корней разнообразен: Adj. + Adj./Subst., Subst. + Subst./Vb., Pronom. + Subst./Adj.)., Numer. (счётный) + Subst./Numer., Vb. + Subst./Vb., Adv. + Subst./Adj./Adb.], суффикс + суффикс (чаще всего в следующем порядке: суффикс объективной оценки + суффикс субъективной оценки). Б. я. обладают исключи­тель­ным богатством суффиксального инвентаря (особенно для передачи уменьши­тель­но­сти — увеличи­тель­но­сти, ласка­тель­но­сти — уничижи­тель­но­сти).

Для морфологической структуры имени в Б. я. характерны категории рода (мужского и женского со следами среднего, особенно в одном из известных диалектов прусского языка), числа (единственного — множественного; известны примеры двойственного числа), падежа (номинатив, генитив, датив, аккузатив, инструменталис, локатив, всем им противопоставлена особая звательная форма; влияние финноязычного субстрата объясняет существование в литовских диалектах форм аллатива, иллатива, адессива), сложенности​/​несложенности (прежде всего в прилагательных — полные и краткие формы, но иногда и в других классах слов), градуальности (3 степени сравнения в прилагательных). В склонении существительных различаются 5 типов основ — условно на ‑o‑, ‑a‑, ‑i‑, ‑u‑ и на согласный. Наряду с именным типом склонения выступает и местоименный тип, играющий особую роль в склонении прилагательных. Для глагола помимо категории числа существенны: лицо (1‑е, 2‑е, 3‑е), время (настоящее, прошедшее, будущее), наклонение (изъявительное, условное, желательное, повели­тель­ное; в латышском языке развились долженствовательное и пересказывательное наклонения, очевидно, под влиянием финноязычного субстрата), залог (действительный, возвратный, страда­тель­ный). Различия по виду (включая все оттенки протекания действия — начина­тель­ность, термина­тив­ность, итератив­ность и т. п.) и по каузативности​/​некаузативности целе­со­образ­нее рассматривать как факты слово­обра­зо­ва­ния. Парадигма глагола отличается простым устройством, чему способствует нейтрализация противо­по­став­ле­ния по числам в формах 3‑го лица (в некоторых диалектах, например в тамском, нейтрализовано и противо­по­став­ле­ние по лицам), которые могут иногда выражаться нулевой флексией, и особенно наличие единой (в принципе) схемы флексий, описывающей личные формы глагола в изъявительном наклонении. Разные сочетания личных форм вспомога­тель­но­го глагола с причастными порождают многообразные сложные типы времён и наклонений.

Синтаксические связи между элементами предложения в Б. я. выражаются формами слово­изме­не­ния, несамостоятельными словами и примыканием. Ядро предложения — имя в номинативе + глагол в личной форме. Каждый из этих двух членов может отсутствовать (например, при отсутствии глагола возникают именные фразы) или развёртываться (так, группа имени может развёртываться в прилагательное + существительное, или существительное + существительное, или предлог + существительное или местоимение и т. д.; группа глагола развёртывается в глагол + наречие, личный глагол + личный глагол и т. п.). Эти правила развёртывания могут применяться больше чем один раз. Реализация их связана, в частности, и с порядком слов во фразе. Так, обычно группа глагола следует за группой имени в номинативе; в группе личного глагола-несвязки группа имени не в номинативе следует за личным глаголом-несвязкой; в группе имени все падежные формы следуют за именем в генитиве, если они связаны с ним (это правило обладает высокой степенью вероятности и существенно в связи с тем, что генитив в Б. я. способен выражать самые различные синтаксические отношения — практически почти все, кроме тех, которые свойственны номинативу; отсюда — исключительная роль генитива в синтаксических трансформациях).

Подавляющее большинство семантических сфер в литовском и латышском языках (также и в прусском) обеспечивается исконной лексикой индоевропейского происхождения. Это позволяет в целом ряде случаев говорить о практически едином словаре Б. я. Особенно полное соответствие наблю­да­ет­ся в составе слово­обра­зо­ва­тель­ных элементов, служебных слов, местоименных элементов, главных семантических сфер (числительные, имена родства, части тела, названия растений, животных, элемен­тов пейзажа, небесных тел, элементарных действий и т. п.). Различия в этой области относятся, скорее, к числу исключений (ср. литов. sūnus ‘сын’, прус. soūns, но латыш. dēls; или литов. duktė ‘дочь’, прус. duckti, но латыш. meita; или литов. duona ‘хлеб’, латыш. maize, прус. geits; или литов. akmuo ‘камень’, латыш. akmens, но прус. stabis и т. п.). Очень велика лексическая общность Б. я. со славянскими языками. Она объясняется как общим происхождением и архаичностью обеих языковых групп, так и значит, пластом славянских заимствований в Б. я. (термины социально-экономического и религиозного характера, бытовая и профессиональная лексика и т. п.). Немалое число германизмов проникло в литовский и особенно в латышский язык (в последнем, чаще по говорам, значителен и слой заим­ство­ва­ний из финно-угорских языков). Многие лексические интернационализмы проникли в Б. я. не только непосредственно из языка-источника, но и через русский, польский или немецкий языки.

Об истории изучения Б. я. см. Балтистика.

В. Н. Топоров.